Тройке, которая осталась у меня в виз-листе сейчас.. Потому что они хорошие.. молчать, сволочи! И верить мне!
... А небо на горизонте всё вспыхивало непрерывными судорогами северного сияния...
- "Ты не сможешь" - осознание, хрупкие спицы из колеса фортуны гнутся, заставляя - услышать.
- "Смогу. Я снял себе пределы.." Человек - да какой там человек! - подросток, с неуловимой горбинкой носа, самый-самый обычный, в сумерках и черт лица-то особо не разглядеть. Только в глазах - одухотворенность, которую никогда, ни на одной сцене, не сыграть, и не подделать. Истино живой.
Ибо ежели не будете, как дети...
Скрип двери. Пятьдесят способов войти в дверь, ну, кто знает? Через порог летит, беззвучно складываясь пополам от хохота, шальной искристый сгусток. Конденсированная, рвущаяся на волю душа ребенка Хаоса. Кувырком, вскидывая голову и дерзко оглядывая пространство - да и Время заодно, чего уж там - смотрит, подымаясь с колен и потирая ушибленное плечо. У стены, напротив картины, на которой - мостки и смутно различимые лес и густой туман над рекой, - пианино. Сесть и сыграть лучшее из всего, что знает. Или не знает.
- "Надолго прощаемся?..." Перо на воде, и гаснут прожектора. Зрители в недоумении - какой нафиг сюр?! Темно-темно синяя гладь озера, солнце уже зашло.. И нестерпимо-белое, ангельское, чуть ли не сияющее перо медленно плывет куда-то в сторону. За кадр.
- "Надолго..." Мы стояли - в разрез, на тонкой нити неопределенностей балансируя, и только поэтому умудрялись остаться в книге Живых. Где-то за твоим плечом ворчит, просыпаясь, багровое облако над вулканом. Цвета смешаны - это я стараюсь. Проглядывание вероятностей - твое.
- "Твоя душа будет когтями скрести по стеклу каждый раз, как, вырвавшись и наперекор воле всех высших сил, ты встретишь кого-нибудь из нас... И это будет вечная боль, ибо Они нас так просто не выпустят.."
- "Я знаю. Но буду встречать и буду знать где-то внутри, что это уже было. Я сыграю в дежа вю с летним дождем - я поддался ему раньше, и он подскажет мне в следующий выход."
.... Беспросветная - анигилирующая в ноль, всепоглощающая нежность в глазах... Не прощаясь - запомнить друг друга. Чтобы узнать в любом бреду, по единому слову, взгляд, жесту, соприкосновению души - сразу и навсегда.
Темнеет... С тихим щелком - новая сцена.
- "Они убьют тебя - убьют ее" - звучит на старой кассете. Переглядываемся.
- "Не убьют, потому что я - это ты, у нас один на двоих голос."
- "Я уйду дальше, чем смогут нагнать."
- "Не смей терять себя!" - ледяное острие приказа. Отсвечивает красное "Exit".
- "Я останусь с тобой - останусь собой. Я выйду на крышу, залитую закатом, и останется только одно - прочесть наши строки. И они уйдут."
- "Ты не приемлешь зла - кроме доброты, и на этом сыграют твой последний вальс."
- "Я не закрываю глаз, особенно во сне."
Тромошить в руках увядшие цветы - банальщина.. Иду в аптеку (улица. Фонарь. Аптека) - и покупаю себе бледно-розовые розы. День (час? вечность? разница?...) - цветы завяли. Не плачу, потому что жалость. Не выкину, потому что искренне и от дущи. Выход - на пальцах расцветают искры, и все обращается в пепел. Они довольны. Пепел - это по-ихнему.
Обернуться в пол-оборота, с последним, нетронутым тлением цветком в волосах. Пламенеюще-красная, с кулак размером - роза, которой не замечали ни они, ни я, пока не пришло время. Шаг вперед, руки в боки - нахально, смеясь, ибо - в душу - литовский народный танец, вызовом всем, кто встанет между мной и моими, которых встречу.
Я не верю в пепел. Мой огонь не сожжет живого.
Суд. Разумеется, фарс, ибо маски - венецианские, аристократические маски с гибельно-точной окраской и пышным плюмажем, - не на судье, и даже не на присяжных - но на подсудимых.
- "Совесть, заткнись.." - безнадежно. - "Не тебе меня судить..."
- "Виновен. Гордыня - грех."
- "Мои слова - моё - я не могу их держать, они жгут руки!!" Незаживающие ожоги ладоней, классика жанра романтического героя, в счет не идут. - "Я прошу помилования - у них, не у вас!!"
- "Подсудимый публично слезно раскаивался" - выводит авторучка (биговская, синяя, совершенно идиотски простая) черными чернилами по белой бумаге. Без чьей-либо помощи. Лист бумаги складывается водной бомбочкой и рушится судье на лысину, копия - самолетиком и в окно, третья копия послушно бредет в несгораемый шкаф. Тишина в зале суда.
- "Никогда, не перед кем, ни в чем, клялся не давать ответа!" - кованой чеканкой стального разлива - звук в затлом вакууме. Звонко. Подсудимый вихрем срывается с места, роскошно-небрежный прыжок на авансцену, и он сбрасывает маску. Их двое: он - и Судьба. Судьба укоризненно смотрит в сторону присяжных, и их сдувает ветром.
- "Оставляю тебя наедине с собой." - Она уходит, оставляя ему детский волчок в память о себе.
Устало прижать палцы к вискам: "Здравствуй, совесть.. Long time no see."
Стать средним. Из года в год, раскладывая сутки на часы и минуты, и затем собирая, склеивая пахучим клеем из детского конструктора, который еще мать нюхать не давала, и ты каждый раз завидовал отцу и брату, которые увлеченно клеили очередную модель самолета. Модели красуются на полке светлого дерева, над стеклянным шкафчиком с посудой. Все тихо и мирно. Со двора доносятся крики детей, там новые качели...
- "Ты никто." - худшее из всего, что только можешь себе сказать.
- "Неправда. Я все еще Жив" - и в ответ смех. Язвительность.
- "Я еще Жив..."
Падая, судорожно схватится рукой за что-то... Медленно открыть глаза. Держится рукой за оголеный телефонный провод, телефон тренькает себе "Турецкое Рондо". Разряд тока не бьет.
- "Кто?..."
..... молчание на проводе....
- "Кто?.... Скажите?!.... "
- ... *тишина. Затем щелчок, и комнату заполняет шум дождя. В раскрытое окно входят, опустив глаза, смущенные смуглянки-тени, кружатся в танце и уходят, оставляя за собой единственную ветку сирени.*
- "Кто же?!.. Верить?!.. В тебя?... Хоть слово скажи.... Я не знаю, не знаю, не знаю..." - жалобно повторять в трубку, словно в истерике. И не хватает времени задуматься, что хуже, не верить или не знать...
Долгие, протяжные гудки - протеже Вечности.
На следующее утро в переходе купить белых цветов, и подарить их первой девушке, которая пройдет мимо. И после - уходить на Арбат, улицами отбрасывая от себя все ненужное, всю мишуру и пыль. Оставить веру в то, что там, на глубине, на дне себя - те пропахшие нафталином бусы родных запахов - холодной ночи под фонарями, спутанной сети листьев под ногами, когда еще в предрассветных сумерках бредешь в метро - что они выведут.
Перекресток.
Сбывшийся - каждой клеточкой, каждым жестом, прошлыми крыльями за спиной, - ждет. Удар по нервам - памятью. Не поднимать глаз - слишком свято. Подойти и несмело коснуться ладони...
- "Я же говорил, что мы встретимся..."