Ривка.
Влажный еловый запах был первым, что встречает новых учеников в университете. Сорокоэтажная монолитная глыба главного здания (ГЗ) возвышалась посередь жилого района, недалеко от центра, и венчалась внушавшей трепет величественной елью. На земле, по периметру вокруг территорий новой альма матер, рядом со старательно изображавшим надёжную защиту от воров жезелным заборчиком высотой ниже колена, были натыканы меленькие ёлочки приблизительно такой же высоты. Забор тщился угнаться за зелёным нашествием, но ржавел из года в год и всем своим видом требовал покраски или явления из прошлого пионеров-сборщиков металлолома.
Крики, шум, гудение подъезжавших машин, из которых сыпались горстью многочисленные члены родовитых кланов, провожавших одно-единственное чадо в первый раз на первый курс как в последний раз на "Титаник" с Селин Дион, - всё это бодрило и придавало уверенности. По крайней мере, мне с моим потёртым туристическим рюкзаком, который и обеспечивал моё сопровождение вместо толпы мам, пап, тёть, дядь и прочих переносчиков житейской мудрости. А уверенности придавал тот факт, что я по крайней мере смогла воодрузить своё родовое древо на его законное место, оставить сочувствующих за бортом, и въезжала в общагу сама, пешочком, почти не горбясь под двадцатью с небольшим килограммами своих пожитков. Честь дороже! Чем, надо полагать, искривление позвоночника, остеохондроз и все остальное, что мне хором посулили вслед дяди-медики.
Ель, на которую так некстати засмотрелся какой-то русый парень, замерший прямо посередь дороги (а я, чего греха таить - на него), осталась нам в назидание от прошлых курсов. Ладно, поживем - увидим! Я приняла вид независимый и решительный и, не поддаваясь на ожесточенные мольбы рюкзака, клонивнего меня влево во страшной силой, пошагала внутрь.
Цепкие объятья ресепшенистки когтили нас по одному. Имя, фамилия и роспись в обмен на восемнадцать секунд позирования для скромных способностей фотографа - и карточка пропуска выдаётся в конце стойки.
- Комната 118, - жизнерадостно поприветствовала меня светленькая тётенька, добавляя к моим двадцати с чем-то килограммам пожитков увесистую пухлую тёмно-синенькую папку с эмблемой универа, в которой находилось несколько десятков совершенно необходимых мне уставов, распорядков, расписаний и прочего кошмара. Папка решила сговориться с рюкзаком и оба дёрнули меня вправо. Стойка заскрипела, но устояла, я моментально приняла вид смущённо-раскаянный и внимательно кивнула.
- Следующий! - поторопилась избавиться от нас с рюкзаком женщина. - И добро пожаловать, - добавила она вслед, видимо, надеясь умиротворить тяготевшую над нами страсть к разрушениям.